Суши

Только Ты Владимир Беликов) / миниатюры / Проза.ру - национальный

Погулял. Неделю. Протрезвел. Огляделся. Абсурдность пьяной географии моих странствий, будто и контурные карты, страшащих любое трезвое эго, поступков, все еще воспламеняют неописуемую тягу, но… Рассердился. Посмотрел на мир. Мир посмотрел на меня. Живу отдаленнее. Ношу классическое лик и свежие сорочки... Но… Лучшее, что проистекло со мной за столь недолгое и туманное эпоха каждоутреннего привкуса кошачьего дерьма на пошибе – это ТЫ. Короткая встреча по моей инициативе в начальный же вечер фиесты за бутылочкой бразильского пива на кухне (только, ни слова о прошлом!)… Капля ностальгии на пересохшую землю… Твое ненужное и мимолетное появление… Фразы-лозунги: «Ты будто?» - «У меня все заебись!». Парад-показ напускного бахвальства и улыбочного глянца. Прощальный взмах твоей лапки в заднем стекле авто… Последующее долбилось в реальность изрезанным пунктиром… Тронутый совершенством пробки тринадцатого «Туборга», банкноты я выдавал, будто печатный станок… Бесконечно ангажированный неон заводских цехов, переделанных в гигантские танцполы… У железны, залитой едким химио-светом сгрудились мои бодрые товарищи. Их габариты, сравнимые с контейнерами для транспортировки морских грузов, вмиг снимали пагубную подневольность у фанатов бодаться плечом… Девушки… Малознакомые, подкупные, неприступные и навязчивые… Блестящие загорелые тела, змеившиеся кругом шестов на возвышении… Надменные топ-вип-ши, подкинутые свежими из центральных салонов красы, снести гламур в экстази-танцах… (иногда – в комплекте с парнями, каким уготована бедственная рок всю бытье рекламировать мартини)… Африканские шоколадки – их попки непрерывно подергивались в пошибе «румба»…Африканский французский или французский африканский… - пирсинговые розовые язычки (порой буквально…) голубили уши сладким напоминанием о парижском угаре, когда мы с дружком поднялись на два часа с двумя обворожительными грубиянками в обшарпанные апартаменты где-то на Монмартре… Девушки… С кем-то я был волнующе короток той же ночью, в ком-то из них побывал вытекающими днями… Я встречал их в клубах, зарождал по «досужим» телефонам к себе, находил их адреса в интеренете… Delete… Утро подкралось апельсиновым соком, пролитом на полу, под кровлей сталинского гиганта, где-то на Маяковке, на благоустроенном флэту отвязной и радушной американки… На массивную, черную, готическую койка накрытую, будто саваном, темно-бордовыми шелковыми простынями, навевавшими думы о белокожих раскрасавицах и рыцарских турнирах, выстроилась черед из излишне модной и продвинутой молодежи, чтоб ей суждено быть настоящей… Мое сафари по просторам deep purple, вылилось в гонку за вздорной бизнесвумен, сдавшейся на милость противника из снисхождения… …Лучшее, что проистекло со мной за столь недолгое и туманное эпоха – это…ТЫ… Или нету! Лучший расклад - я эдак и не увидал бы ТЕБЯ… Если бы не загулял!!! Вначале было суши… Cуши-суши, море суши… Засуха во рту и карманах. Закатайте и мне пахнущий океаном кусочек свежезамороженной пустоты. Никаких негритянок кругом шестов, исключительно еда, пиво и горячее сакэ. В подвалах, топорно вырубленных под рыцарские подземелья, в стеклянных коробках, для приличия завешанных иероглифами на рисовых холстах. Неотличимые от столовок пиццерии - тяни фешенебельный апогей всеобщего потребления, где забегаловки чередуются с бутиками. Где чинно, однако бесцельно суматошатся носители брэндов. Где вы рискуете перемешать совершенство продавщицы с неприступностью манекена. А, обаятельный запал подавальщиц зажигает порывы к бракосочетанию. Везде, в любом диком интерьере – рыла приятелей и мировой ведомых – представляется, я всех поспел перевидать, облапить и наговорить избыточного. Надеюсь, это излишнее, не перетянуло их меру любви ко мне… Иногда в обществе кокетливых малолеток, кое-когда с брюзжащими жинками, кое-когда вчетвером со вновь прибившимися дамами… Пара потасовок, для разминки и поднятия боевого духа, будто правило, с последующим распитием «мировой», эскорт из разношерстных авто, всякая из коих что-то рвалась счастливиться мою спутницу, однако исключительно не меня… Как досадная клякса, мазок неотвратной грязи на достойном полотне, был и бордель, оглушивший прежде итого той же гламурной, бутиковой пошлостью. Ногастые девицы из солярия, в а-ля дорогом белье, сексодромы, на какие пришлось бы карабкаться по приставной лестнице, зеркала на потолке и конфеты в вазе… Расстерянный и лютый на собственную расточительность, я для проформы содеял алле простых движений с индифферентной стервочкой. Она кривлялась и картинно морщила прелестный носик, следя за моей апатической ритмикой. Когда я угадал у отчего очага, где меня зачислят, рассчитываю, любым, стало невообразимо легковесно и тепло. Я миновал это многоборье сквозь столичный бурелом и один-единственный фонарь, освещавший мой линия, предательски крутился, выполняя роль маяка на мегастройке «Москва-Сити». К началу официоза, когда из под кремлевской елки зазвучали ведомые с малолетства звуки остатнего гимна, я расслабился и съел собственный кус бараньей ноги. Адский замес из разносолов и алкоголя прилепил мне на лик личину доброты и всепрощения. В самом деле – никто ни в чем не повинен и все хорошие…. Клонило в сновидение и останавливала лишь ритуальная затяжка на ночь… Последняя сигарета tete-a-tete c собой. «Итак, минул год…»- мнил я, переминаясь с ноги на ногу – в носках на балконе было…отрезвляюще свежо. – «Лоскутное одеяло. Светлые и пестрые кусы подмывает натянуть на голову и нежиться в их благоуханных воспоминаниях, другие болтаются в ногах, свешиваются набок – пожелтевшие архивные папки. Помнится, утерял хозяйку и 20 кг веса. Полагаю и то, и то иное пошло мне на пользу. Хотя, не зараз – были, были, будто говаривал мой славнейший кореш – мудовые рыдания, алкоголические депрессняки и подозрительно-болезненное рвение в работе. Но все укрылось покрывалом лесов, пустотелее и рек… К озари все устаканилось, не пораздумайте, плохого… Нет, не женился. Не спился. Просто утихомирился. Белый известняк геленджикских скорбей, влажные хребты дельфинов и горизонт нескончаемый так, что прошибала трепет. Все позади, многое принято – уверен – главное из оного – внутри моей никудышной головы, ибо не эдак уж она никудышна… Быть надобно. БЫТЬ. И сердечнее – тоже. Вот, разыскать бы сейчас восьмиклассницу Аню, кою я малодушно и неискусно пробовал целовать в мочку уха….!!! Разыскать и признаться: Спасибо, что позволяла провожать тебя после школы – это было самое райское шуршание кленовых листьев во всей моей, уже немаленькой, жизни!!!! (ммможет еще рюмашку…???) Но, единое, о чем я смог пересудом и мертво задуматься – сколько же петард улетело к звездам, покуда мне в нос не уперся фильтр «кент-номер-один»…??? Кстати, а ТЕБЯ, милая, неслышно и по-звериному, перемещаясь от вывески к вывеске, сквозь изумленную отсутствием снега Москву, я не видел… Даже, в обманчивых отражениях витрин. Быть может, в вытекающем году»…??? Все, что к тебе чую, я навью на кулак и разнесу его о стену. Костяшки будут пороть, зато внутри свежо пустит. Меня не прошибешь. Больше. Ни разу. Хватит. Наелся. Больше не ем. Харам! Теперь не выйдет. Только мозгом, исключительно им, никаких там эфемерных, неустановленного местопребывания, порывов, якобы, дави. В очередной одинешенек затерянное где-то в складках одежи, в отсветивших свое днях, сладкое на вкус и теплое на наружность, это чудное слово, одухотворяющее Бога, укрепляет мускулатуру моего рассудка до состояния натруженной мозоли, о кою бахвалы тушат бычки. А, ангелы бытуют. Только обретаются не более двух дней. Потом они умирают. Ну, не вовсе умирают - прямо, превращаются назад в обыкновенных людей… И это невозможно изменить. Мне – подавно. Будь у меня в ручках потаенная карта пути в Шамбалу, утраченный свиток, готовый обратиться в пыль, где начертаны ответы на проблема спросов, я не смогу ничего изменить. Так заведено. Пора смириться. Не просадить, а прямо зачислить. Дико запалило и смачно остудило. Траектория перемещения хранилась в котелке со времени прошлых странствий - суши-бар, чета пивных кабаков, чета борделей и вновь суши-бар… Суши, сухмени, море сухмени. Когда-то вначале было сухмени. Теперь, похоже ими закончится… Моя Москва – ночная, порожняя, недружелюбная, с бомбилами кавказских кровей на полуразвалившихся жигулях, феерическим светом клубов и казино, какие не отошли мой собственный фейс-контроль. У меня свои тропы в этой пустыне. Где промозгло, неуютно и непроницаемо. Условный уют кабаков пытаюсь не замечать, я тяни там, за витриной, в продрогшем духе ненужной мне сто лет воли. В упрямом розыске нирваны, я проделываю тяни запланированный ритуал до гроба и, косой, веско вываливаюсь на Садовое перстень. Смотрю на небосклон. Представляю зачем-то, будто там, над облаками летят аэропланы. И размешиваю очутиться в одном из них. Летящим в тропическую небыль. Пальмовую фантазию. Сверкающую иллюзорность атоллов. Пьяная турбулентность тащит меня вперед, без мишени и маршрута. Пора бы домой, я уже сделал хватит, дабы уснуть, позабыться, провалиться в летаргию до отвратительного на вкус и взор полудня. Когда мир будет омерзителен так, что я, дождавшись темноты, вновь скользну в тени подворотен, нырну с головой в море суши-кабаков-аппартаментов… «Подождите, извольте, тут, девочки сейчас выйдут…» Я погожу, я не тороплюсь, я могу вообще остаться там, где прикажите и девочек можете не приводить, пускай дрыхнут, бедолаги. Только, пиво не забирайте – я чрез него взираю на реальность. Это мои очки. Пивные линзы. Дайте мне побыть шаткой тенью, намеком на человека в углу пошло обставленной палаты. Я даже толковать буду ни о чем, о возмутительных глупостях. Я буду нежен с девахой, загнавшей мне свое тело на пару часов. Я непременно развеселю ее и не буду настаивать на сексе. Если он случится между нами, скатаем это на недоразумение по недогляду. Я сыплю в ладошка соленый арахис, эдак немилый мной в прочий жизни. Пиво льется в бездонную утробу. Мне важнецки, мне эдак мерзко важнецки, что я вожделею застопорить эпоха, толковать с ней (как тебя там?), запамятовать, будто, там меня, расплыться по креслу глумливой карикатурой на живое существо. Меня нету. Я не бытую. Мой портмоне и купюры в нем, гораздо реальней их обладателя. Пока я опрятно, собирал в ладошка крупицы событий еще одного, отошедшего года, ворочая любой кристаллик в перстах, пробуя оценить его весьма условные совершенства, головокружительный вихрь самого остатнего дня, вынудил стряхнуть пыль с дланей. Я хлопнул в ладоши, скидывая за ненадобностью финальные соринки и выдохнул твое имя. Я все еще помню, будто тебя кличут. Я все еще не могу запамятовать. Пробиваясь сквозь непроглядную вьюга слова «ждать», я буду чертить на закатном стекле схему своего верного предбудущего. Год крысы. Все мы крысятничаем. Харам! Все харам! Никаких твоих мнимых отражений в витринах. И на этот одинешенек, навсегда… Пара дней и я вновь стану невесело вытирать пыль с книжных полок и втягивать носом благовоние свежего белья, чистоплотного уложенного в моем шкафу. Я не улягусь в джинсах поверх покрывала и не буду ходить в тапочках по ковру. Тщательно выбритый, соскобливший всю порочную слизь со своего тела, порожний и нечистый внутри, я буду покоиться под пуховым одеялом в наушниках, всасывая чрез экран плазмы свежеиспеченное голливудское муви… А там, мутное утро будет хлестать меня по роже жгучим кнутом январского ветра, когда я буду продираться сквозь сумерки в сторонку работы. Нежеланная, назойливая и эфемерная, величиной с игольное ушко, упование, будет тлеть фитильком среди скудных утренних огней. Дайте, дайте мне еще пару минут-часов-дней и я вернусь. Один. Только я одинешенек. Горстями собираю по Тверской все кабаки. Город сиротливых барменов и необласканных подавальщиц. Спагетти непроницаемых улиц, лабиринты привольных столиков. Сквозняки. Космический вакуум порожних ночных линий. Еще кружку нефильтрованного в пространстве отфильтрованных дум. Порочный чад танцполов, симбиоз похоти и опустошения… В обожаемом неуюте, в манящей обреченности, в противоречии и антагонизме… Наткнусь на твои черты, чудным образом повторенные в дружком люде, раскрою твой смайл в виртуальном аналоге вселенной. Строительные котлованы остерегают об опасностях ночных блужданий. Скелеты билдингов, не обросшие прошедшим и не отогретые теплом окон… Родные трещины в стенах Дегтярного переулка – замещенные пылью веков тропы десятиклассника. Портвейн «Кавказ» за 2.90, плавленый влажен «Дружба». Первая приверженность за соседней партой. Когда она исключительно мерила на себя бытье первокурсницы, мою шею уже натирал топорный воротник черной шинели Военно-Морского Флота СССР. В котелке болтался коктейль из тусклой безысходности Ремарка, изящной романтики Аквариума. Спрятанный в кулаке огонек сигареты чудился светом истины во тьме Вселенной. Обыкновенное яблоко – райским деликатесом, почитай душевной пищей… Ее послания из тепличной московской дали, комкались в кармане. Хотелось отослать их назад, долой из того чумазого мира, продушившегося копеечной столовой и нестиранными носками. За очередной распахнутой дверью - щемящая сплин меланхолика Моби. Обжигающий бурито вперемежку с дурной водкой, в шатии бомжей. Людей, обстоятельных и не поспешающих никуда, будто безусловное эпоха. По ту сторонку Садового Кольца, нежно блещут огни «Френч Кафе», моего мыслимого убежища от опасных попутчиков. Мой город, с наступлением тьмы, оборачивается раскатистой и неодолимой горной грядой. Город случайных собеседников, одноразового секса и притягательной обреченности ночного «никуда»… «Золотой дождь. Прием-выдача»… Ветер тащит по переулкам обрывки заблеванного глянца. Всеобщее, маниакальное бегство от кариеса, сулит планете тотальное вымирание… Я выбираю точку в пространстве, какое-то отдаленное окно или неведомый огонек и уношусь туда, игнорируя собственное тело, налитый стопа и законы столичной тундры. После армии мы на пару с дружком прогуливали работу – африканские личины на стенах, домашняя настойка, БГ, Наутилус, ДДТ, журнал "Огонек", черно-белое видео, диспуты, окурки, расплывчатые мысли о предбудущем, постармейская расстерянность… Его мама, непризнанная поэтесса, сидела на неприбранной кухне, среди скорбей немытой посуды, абсолютно счастливая: «У меня нынче счастливый задевай – срифмовала полумрак с суриком…» На днях утерял браслет из мексиканского серебра, что ты мне подарила на задевай рождения. Подумал – может, все? И улыбнулся в ноябрьское небосклон. Дома открыл браслет на кипе журналов, невнимательных на подоконнике… Пунктиром, точка-тире, азбука Морзе, SOS твоего имени… - порой дубасит в висках хроническим тиком. Ты – моя необременительная боль, сладкий мазохизм алогичной системы утраченных ценностей. Однажды я родился в Японии - ее сандаловый дух научил меня быть прямо травиной на полях земли... Моя Япония – я помню тебя. Родина тут, в Москве, однако и там, в Японии - тоже Родина. Может, стоит отъехать туда, пускай что-то напомнит мне о

Похожие записи:

Суши

Суши

Только Ты Владимир Беликов) / миниатюры / Проза.ру - национальный

Последнии записи

Популярные записи